Читать книгу "Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман"

покинувшего сегодня Касабланку. Он стоял с чашкой кофе у облепленной яркими плакатами будочки кассы:

– Машина пришла из Цюриха и ушла в Банги, в Центральноафриканскую Республику… – Иосиф повертел свой билет в столицу Ганы, Аккру, – мне надо лететь за ним, то есть за ними…

Цюрих его не удивил. В Цюрихе, вернее, где-то в Швейцарии, обретался уважаемый делец, богатый человек, господин Ритберг фон Теттау. Получив сведения из Лондона, Коротышка заметил:

– Никто не собирается кричать о нем на весь мир. Нельзя спугнуть, – он скривился, – палача еврейского народа. Он должен вслед за Эйхманом, есть на скамью подсудимых… – даже между собой они не упоминали настоящего имени господина Ритберга фон Теттау:

– Максимилиан фон Рабе, – Иосиф изучал расписание рейсов, – правая рука рейхсфюрера СС Гиммлера. Досье на него занимает несколько томов, в Нюрнберге его приговорили к смертной казни. Подумать только, что Маргарита его видела в Конго… – он передернулся, – но ведь и мы видели, детьми… – по фотографии в досье Иосиф узнал эсэсовца, приезжавшего в сиротский приют Мон-Сен-Мартена:

– Дядя Виллем велел Маргарите бежать, она затаилась в курятнике. Потом ее спасли шахтеры и дядя Эмиль. Но сейчас фон Рабе выглядит совсем по-другому. Я уверен, что у него есть еще с десяток паспортов… – по словам грузчиков, кроме Рауффа, на борту самолета был еще и подросток:

– У Рауффа только дочь, Клара, – о девочке они знали из донесений Шмуэля, – интересно, что это за парень, прилетевший из Цюриха? Если он сын фон Рабе, его, как и отца, надо пристрелить, словно бешеную собаку. У таких, как фон Рабе, не может быть детей. Любое его потомство надо убивать на месте…

Припечатав подошвой окурок, Иосиф встал в конец маленькой очереди. Согласно расписанию, рейс на Банги уходил рано утром:

– На месте разберусь, что делать… – он засунул руки в карманы потрепанной куртки, – Коротышка знает, что от меня не стоит ждать связи в ближайшие месяцы. И она… Ева, тоже не ждет от меня письма или звонка… – Иосиф упрямо сжал кулак:

– Все равно, я напишу и позвоню. Я добьюсь ее. Пусть, как праотцу Яакову, мне придется потратить на это семь лет. Они тоже пройдут, как несколько дней, потому что я люблю ее…

Сунув в окошко билет, он попросил: «Поменяйте его на завтрашний рейс в Банги».

Эс-Сувейра

Из-за выкрашенной в синий цвет двери доносился хорошо поставленный голос Анны Леви. Профессор Судаков всегда думал о таких голосах, как об учительских:

– Впрочем, она и есть учитель. Она защитила докторат, она заведует ульпанами в Еврейском Агентстве, но она все равно каждый день преподает…

Анна покидала кибуц на раннем автобусе. Она завтракала с работниками молочной фермы. Поднимаясь к утренней дойке, Авраам привык видеть ее изящную фигуру в большом зале столовой. Она обычно носила скромную, ниже колена юбку, блузу с длинными рукавами. Темные волосы прикрывала беретка:

– Среди репатриантов много соблюдающих семей, – однажды заметила Анна, – они знают, что я замужем… – в ее глазах промелькнула тень, – мы работаем с раввинами, с религиозными кибуцами… Так легче, – подытожила она, касаясь вьющейся пряди, над немного покрасневшим ухом:

– У Джеки в этом году бат-мицва, пусть и не в синагоге. Надо подавать ей пример, хоть мы живем и в светском кибуце. Михаэль занимался бар-мицвой Эмиля, но Джеки девочка… – Анна не хотела говорить о том, что муж не интересовался дочерью:

– Для него важны только парни, Эмиль и Яаков. Он считает, что Джеки моя забота… – профессор Судаков усмехнулся:

– Моше читает Тору в синагоге, как положено… – младший сын учился у рава Левина, – но после Шавуота мы устроим общий праздник. Тем более, – он подмигнул Анне, – кажется, ребятишки друг другу по душе, как Эмиль с Фридой… – женщина смутилась:

– Это детское, дядя Авраам. Эмиль и Фрида через два года идут в армию, они забудут друг о друге. Эмиль рвется в летные части. Девушек туда не берут, то есть только в наземное облуживание… – Авраам был уверен, что дочь, с ее характером, не согласится ни на какое наземное обслуживание.

Прислонившись к беленой стене коридора еврейской школы при синагоге в Эс-Сувейре, он рассматривал самодельную карту Израиля. Ученики не забыли о горе Хермон и Масаде, о пляжах Эйлата и Мертвом море:

– Они нарисовали израильский флажок на Восточном Иерусалиме, – понял Авраам, – ясно, что нам придется воевать за воссоединение города. Только бы подольше продлился мир… – он надеялся, что дочь не настоит на боевых войсках. Девушек туда брали только инструкторами:

– Она рвется в разведку, в аналитику, но вряд ли она там окажется, с моей репутацией левака, – почти весело подумал Авраам, – хотя Иосифа никто не выгоняет из особого подразделения. Но Иосиф мне пасынок, не сын по крови… – он давно думал о близнецах, как о собственных сыновьях. Профессор Судаков пока не хотел говорить Фриде о ее настоящих родителях, или упоминать о том, что она мамзер. Он решил подождать, пока дочь соберется под хупу:

– Вряд ли с Эмилем, верно Анна говорит, это детское. Хотя юный Шахар-Кохав вечно у нас болтается, словно ему в наших комнатах медом намазано. В Тель-Авив они тоже вместе ездят… – предполагалось, что в Тель-Авиве за детьми присматривает Михаэль Леви.

Зная о занятости бывшего капитана Леви, Авраам в этом сомневался. Михаэль поднялся по служебной лестнице. Разговаривая с Анной, Авраам понял, что ее муж теперь отвечает за безопасность иностранных дипломатов в Израиле:

– Ходят слухи, что нас могут послать за границу, – вздохнула женщина, – мы знаем языки, родились в Европе. Не хотелось бы, я обживаюсь на новой должности, детям будет сложно в тамошних школах, пусть и еврейских… – Авраам прислушался к уверенному голосу женщины:

– Когда она преподает, когда выступает публично, она всегда такая. Но разговаривая со мной, она часто стесняется… – Анна не собиралась переезжать в Тель-Авив:

– Михаэль живет на служебной квартире, – коротко объяснила она, – я работаю в Иерусалиме, то есть когда не езжу по стране. Дети родились в кибуце, это их дом… – рассматривая карту, Авраам понял, что в последний раз видел Михаэля в Кирьят Анавим зимой:

– На Песах он не приезжал, на День Независимости не появился… – после Дня Независимости они улетели в Марокко:

– Разумеется, новым репатриантам придется потерпеть, – донесся до него голос Анны, – однако палаточных лагерей в стране давно нет. Каждая семья получает квартиру в центре абсорбции, где проводит по крайней мере полгода. Вы посещаете уроки языка, дети ходят в школу… – Анна говорила по-французски, но многие евреи Марокко знали иврит:

– Только мужчины, – поправил себя Авраам, – редкие женщины заканчивали еврейские школы или вообще школы…

В раскрытые окна коридора дул жаркий ветер. Яркое солнце заливало путаницу черепичных крыш медины, старого города. Вдалеке блестела полоска океана. Местная еврейская община поселила их в скромном доме неподалеку от набережной. Женщины здесь не купались, но Фрида фыркнула:

– Я на рассвете встаю, папа. Никто ничего не заметит… – дочь тоже проводила занятия в синагогальной школе:

– Карта работы ее подопечных, – понял Авраам, – она разучивает песни с малышами, танцует, рассказывает об Израиле. Может быть, в армии она будет обучать новобранцев, хотя вряд ли. С нее настойчивостью она доберется до ответственной должности… – ему отчаянно хотелось взглянуть в щелку двери:

– Анна носит платок, как местные женщины. Ей очень идет синий цвет… – Авраам напомнил себе, что Анна замужем, а ему остался год до пятидесяти лет:

– Она тебе еще в Негеве все ясно сказала, вы друзья и больше ничего…

По коридору затопотали детские ноги. Фрида, запыхавшись, выскочила из-за поворота. Вышитая юбка развевалась у тонких щиколоток, прикрывала костлявые коленки. Копна рыжих, кудрявых волос растрепалась, на носу и щеках высыпали веснушки:

– Папа, у нас перерыв… – девочка удивилась, – но ты должен снимать долину за городом, что будет изображать Египет… – Авраам похлопал по старой, времен войны за независимость, солдатской сумке:

– Я вернулся. Кодак внутри,